Евгений Кустовский: «Слабый стремится самоутвердиться, а сильный укрепляет тех, кого воспитывает»

 

• ФИО: Кустовский Евгений Сергеевич
• Должность, регалии: регент московского храма Трёх Святителей на Кулишках; декан регентского и певческого факультетов Православного гуманитарного института «Со-действие»; практик и теоретик русской церковной музыки, автор многочисленных богослужебных сборников; музыкальный руководитель ансамбля авторской песни «Скай»
• Специализация: музыка
• Жизненное кредо: «Служение».

 

 

«Меня ввели на прослушивание в директорский кабинет на втором этаже хорового училища. Высокий худощавый носатый дядечка подвёл меня к фортепиано, взял ноту (в басах). Я сразу сказал: «Ре!». Он удивился. Я добавил: «И ещё тихонько – «ля». Он ещё больше удивился. Взял меня за руку, вывел из кабинета и подвёл к маме: «Этого мальчика обязательно нужно отдать нам. Он слышит обертоны!». Это был 1959 год», - вспоминает о начале своего профессионального музыкального пути регент московского храма Трёх Святителей на Кулишках; декан регентского и певческого факультетов Православного гуманитарного института «Со-действие»; практик и теоретик русской церковной музыки, автор многочисленных богослужебных сборников; музыкальный руководитель ансамбля авторской песни «Скай» Евгений Сергеевич Кустовский. О лучшем профессиональном детском хоре России - хоре мальчиков Московского государственного хорового училища под управлением Свешникова; о «том Кустовском», который в 8 лет «Реквием» наизусть знал; о «гладкой и безмятежной» фольклористике и о «государственном пинке» за пение на клиросе; о «вгрызании» в регентование и о рождении «квартирного» кружка по подготовке регентов; о силе лидера, мудрого снисхождением, и о слабости размазывания по стенке; о верности профессии и об укреплении в доброте и любви – в нашем материале.

 

 

- Какие воспоминания оставило в Вашей памяти детство?

 

- Обучение в лучшем профессиональном детском хоре России – в хоре мальчиков Московского государственного хорового училища под управлением Свешникова.

Это и самое яркое, но и, пожалуй, самое трудное было время, потому что с нами никто не церемонился, работали мы - как надо. Поэтому на выпуске мы были «отточенными» профессионалами.

 

 

- Кто первым заметил Ваш музыкальный талант?

 

- Родители. Я рос в доме, где часто звучала классическая музыка – мои родители очень увлекались классикой.

 

 

- Они были музыкантами?

 

- Нет, они были заводскими инженерами, но могли дать сто очков вперёд любому музыканту по знанию классики, потому что любили её.

В свободное время родители ходили к своему другу – тогда ещё студенту консерватории, впоследствии ставшему профессором по классу органа. Он же давал родителям контрамарки на концерты. А дома у нас часто звучали пластинки, под которые я с радостью пел. И оказалось, что пел я достаточно чисто, и очень быстро запоминал наизусть.

Когда меня привели на прослушивание, то тут меня уже схватили с руками и ногами. А было это так: меня ввели на прослушивание в директорский кабинет на втором этаже хорового училища. Высокий худощавый носатый дядечка подвёл меня к фортепиано, взял ноту (в басах). Я сразу сказал: «Ре!». Он удивился. Я добавил: «И ещё тихонько – «ля». Он ещё больше удивился. Взял меня за руку, вывел из кабинета и подвёл к маме: «Этого мальчика обязательно нужно отдать нам. Он слышит обертоны!». Это был 1959 год.

А уже через год на уроке сольфеджио строгий носатый дядечка что-то рассказывал про септаккорды. Я под партой листал что-то, что утащил из дома. Меня схватили с поличным, и в руках у педагога оказалось моё сокровище -  клавир «Реквиема» Моцарта, который любил листать вместе со мной мой папа. На вопрос педагога: «Откуда у тебя это?» - я ответил сквозь слёзы: «Взял почитать». Следующий вопрос педагога: «И что ты отсюда знаешь?» Я ответил: «Всё». Преподаватель сел за рояль, начал играть, а я стал петь. Номер за номером. В итоге клавир вернулся в мой портфель, и порка отменилась.

А в 1968 году был приёмный экзамен в консерваторию. Председатель комиссии Клавдий Борисович Птица листает моё досье: «Хм... Это какой такой Кустовский? Тот, который в 8 лет «Реквием» наизусть знал?» Я столбенею... Оказывается, новый ректор консерватории Борис Иванович Куликов (тот самый худощавый носатый дядечка) рассказал об этом всей профессуре!

 

 

- Что для Вас было самым сложным в период обучения в хоре мальчиков?

 

- Это был очень непростой труд. Работа среди равных мне ребят. И музыкальная, и общеобразовательная планка обучения была очень высокая: нам преподавали по полной программе и музыкальные предметы, и гуманитарные, и технические. Энгармонические модуляции, мантиссы логарифмов, сочинения по произведениям Пушкина, переводы с немецкого… Мне были интересны и математика, и физика, и все науки.

 

 

- С самого начала было понятно, что музыка - Ваше призвание?

 

- Да. Я даже не сомневался, не стоял перед выбором. Поэтому поступление в консерваторию было закономерным продолжением пути.

 

 

- А Ваши родители никогда не мечтали, чтобы Вы пошли по их стопам и стали инженером? Не говорили, что музыка – это не серьёзно?

 

- Нет. Наоборот, родители всегда радовались моему выбору, потому что видели, что я не просто музыкант. Я – сильный музыкант.

Мне иногда даже становилось скучно, потому что многие вещи давались мне с опережением, поэтому на некоторых занятиях я вертелся, получал плохие отметки по поведению.

 

 

- Как дальше складывался Ваш профессиональный путь?

 

- Ещё обучаясь в консерватории, я сильно увлёкся фольклором. В 70 годы я много времени проработал в Союзе композиторов в фольклорной комиссии. Были экспедиции, много интересной работы по фольклору. У меня хорошо складывалась научная карьера, а впереди ожидала отчётливая дорога под названием «музыкальная фольклористика».

 

 

- А каковы были истоки этой дороги? Как в Вашей жизни возник фольклор?

 

- В консерватории я случайно попал в одну из экспедиций – меня взяли за компанию. Я увидел, что это направление – поле непаханое. Можно было много интересного почерпнуть, да и себя проявить. Я стал плотно заниматься этим направлением.

Сначала учился, а потом уже преподавал – стал педагогом по фольклористике в Гнесинском институте, в Институте культуры.

Параллельно это было время увлечения совсем другим жанром – авторской песней, время романтических и творческих поездок на слёты авторской песни (КСП). Я тогда собрал ребят с факультета биофака МГУ и начал делать им профессиональные аранжировки. Этот коллектив существует и поныне, правда, регулярной работы уже нет, но участники собираются раз в несколько лет, я им что-нибудь «подбрасываю». У нас есть даже современные студийные записи.

 

 

- С какими «подводными течениями» Вы столкнулись в самом начале своего профессионального пути?

 

- В тот период как раз всё было гладко и безмятежно. Проблемы наступили позже: когда я учился в аспирантуре, как фольклорист, на музыковедческом отделении, я стал воцерковляться и открыл доселе неведомое поле приложения своих музыкальных способностей и опыта – клиросное пение.

Я увидел, что профессиональных музыкантов здесь очень не хватает. Начал изучать церковную музыку, как авторскую, так и обиходную. Давалось мне это довольно легко, потому что уже имелся опыт работы с фольклором, а обиход церковного пения – в тех же категориях, что и народная песня – это проявление устной традиции.

Примерно года два я просто пел на клиросе и стал там «своим» человеком. А дирижёрское образование позволило мне начать проводить службы в качестве регента.

Но вот когда в аспирантуре, где я тогда учился, узнали, что я пою на клиросе, мне сразу «перекрыли кислород» в работе над диссертацией, в работе со студентами. В итоге я остался без работы. Работать в Церкви официально тогда ещё было нельзя, и я оказался нигде – вне государственной «машины».

Но меня это не остановило – я всё больше и больше стал «вгрызаться» в регентование: изучал устав богослужений, читал много книг, которые на первый взгляд казались мне очень таинственными и непонятными. Шли годы и меня начали приглашать на хорошие приходы, в крепкие хоры, я набирался опыта, делал ошибки, исправлял их, запоминал, делал выводы. Могу точно сказать, что отрицательный опыт – это очень полезная штука!

 

 

- А как в Вашей жизни появился клирос?

 

- Началось всё со вхождения в Православие. Я увидел, что вокруг меня в окружающей светской жизни царит довольно циничная и компромиссная система взаимоотношений. А Православие – единственный оазис честности, бескомпромиссности и стабильности.

Так и началось моё вхождение в общину протоиерея Владислава Свешникова – моего духовника, у которого я до сих пор и служу.

 

 

- А как Ваше окружение отреагировало на такую перемену жизни?

 

- Для всех это был шок. Но я видел, что Православие, клирос – это моё, что здесь я нужен и что это нужно мне: я укрепляю клирос, клирос укрепляет меня.

Когда я был уже регентом солидного праздничного хора и у меня за плечами было лет 10 регентования, мои друзья, тоже музыканты-профессионалы, которые пели у меня на клиросе, однажды спросили: «А чего такого ты знаешь и умеешь, чего не знаем мы? Почему ты – регент, а мы – нет?» Я даже не смог слёту ответить на этот вопрос, решил подумать и пригласил их к себе домой. Собрались мы, и я начал рассказывать. Например, что такой-то чин по уставу положено петь вот так, но практика показала, что лучше немного иначе. Так я начал делиться опытом практического регентования.

Со временем ребята позвали на наши посиделки своих друзей-музыкантов, которые тоже хотели регентовать, а те – своих друзей. Так спонтанно сложился самодеятельный кружок по обучению регентов у меня на квартире. И этот «квартирный период» у нас длился лет шесть!

А в это время как раз в обучении регентов был сильнейший дефицит: существовал лишь регентский класс Московской духовной академии, но уровень преподавания и там был не очень высоким.

В 1996 году случилось поворотное событие: мой духовник получил приход в Москве, и мы переехали из подмосковного города Троицка в храм Трех Святителей на Кулишках. При новом храме батюшка первым делом благословил отремонтировать помещение для моих курсов. Так наша «квартирная школа» переехала на приходские курсы. С тех пор они и существуют.

Шли годы, курсы развивались, происходила дифференциация предметов, и я предложил своим талантливым ученикам, которые обладали очень отчетливыми педагогическими способностями, разделить со мной это непростое дело – воспитание регентов. Так, некоторые ученики стали моими коллегами.

Курсы при храме – это хорошо, но серьёзные патриархийные организации со мной не очень охотно имели дело, потому что на тот момент у меня не было статуса. Хотя школа уже приобрела достаточную известность - мои выпускники вставали на клиросы и уверенно, добросовестно проводили службы. Но юридического статуса это всё равно не давало… Он появился позднее, когда мой знакомый педагог стал ректором Православного гуманитарного института «Со-действие» и предложил включить мою школу в состав институтских факультетов.

Однако до этого момента было много казусов. Помню, лет 20 назад у меня был забавный случай: я приехал в некое солидное учебное заведение и предложил ректору сотрудничество: проводить совместные мероприятия, делиться опытом на открытых занятиях – это же всегда очень эффективно! На это ректор вуза сказал, что поскольку у меня юридического статуса нет, то ни один приличный священник со мной дело иметь не будет. Я тогда сильно расстроился: разве квалификация не является основным критерием в нашем деле? Ведь любая команда сильна именно своим педагогическим составом! Но меня не поняли… Прошли годы, у меня появился тот самый недостающий статус, но вот вышеупомянутое учебное заведение закрыли за профнепригодность, за отсутствие квалифицированных педагогов...

 

 

- А что нужно, чтобы стать хорошим педагогом?

 

- Хороший вопрос. У меня есть несколько критериев, по которым я, хоть и нечасто, но принимаю педагогов в свою сложившуюся команду. Первое - это безусловный профессионализм. Человек, который преподаёт дирижирование, должен быть «отточен», должен знать свой предмет на три головы выше своих учеников.

У меня есть основания гордиться своими педагогами. Каждый из них знает и любит своё дело. Правда, раз в несколько лет ротация всё же случается. Например, дирижирование много лет преподавала у нас Ирина Валентиновна Маклашевич – фантастический по уровню педагог. Её приметили и пригласили на государственную работу – сейчас она является завучем Мерзляковского училища, а там работы – пахать с утра и до ночи. Но мы и сейчас с Ириной Валентиновной в очень хороших отношениях, иногда встречаемся, переписываемся, общаемся, и я каждый год приглашаю её быть членом комиссии на выпускной экзамен очередного курса. У меня так заведено: члены комиссии выпускного экзамена – авторитетные и высокопрофессиональные педагоги, музыканты, регенты, дирижёры.

Ещё один прекрасный пример хорошего педагога - наш преподаватель по Литургике. Олег Вячеславович Мартынов - это человек, который имеет 20-летний стаж работы, и буквально влюбляет учеников в свой предмет!

 

 

- Но ведь для того, чтобы влюблять в свой предмет, необходимо его по-настоящему любить всем сердцем?

 

- Безусловно! Хороший педагог – это человек с даром любить свой предмет и своих студентов. Это как раз второй основной критерий для меня.

Я всегда распахиваю своё сердце перед своими учениками и, как правило, получаю в ответ их любовь.

 

 

- А случались в Вашей жизни разочарования, когда студент не оправдывал ожиданий?

 

- Конечно, были такие. Ну, что ж, значит, ошибся. Бывает… Но подавляющее большинство радует вот уже много лет.

 

 

- Чем они Вас радуют?

 

- Пожалуй, главное, что меня всегда радует – это верность своей профессии. Очень редко кто-то из моих студентов после выпуска не работает по специальности. Практически все выпускники служат. Я всех, конечно же, помню и отслеживаю их дальнейшую жизнь, мне это не безразлично.

Если выпускники работают по специальности, это значит, что нам с коллегами удалось донести до них главное: что клирос – это не просто работа, но высшее служение, на которое способен мирской человек. И очень ответственное служение.

 

 

- В чём лично для Вас радости и сложности этого служения?

 

 - Радость в том, что я, несмотря на довольно солидный возраст, ещё нахожусь в рабочей физической и музыкальной форме, Господь даёт силы продолжать своё любимое дело.

А сложности… Бывает, что педагоги класс не поделили, или студенты между собой вдруг поссорились, или ещё какая-то мелочь. На техническом уровне проблем хватает, конечно, но, слава Богу, что только на техническом!

 

 

- О чём Вы сейчас мечтаете?

 

- За каждый дарованный мне день – не год, а именно день полноценной работы я благодарю Бога. Благодарю, что делаю то, что умею и люблю.

 

 

- Что бы Вы могли пожелать начинающему педагогу?

 

- Укрепляться в доброте и любви. Для педагога это главные качества, в сочетании с профессионализмом, разумеется.

Своим студентам я часто говорю о том, что сила лидера (а педагог – это неизбежный лидер) не в том, что он может размазать по стенке своего подопечного, а в том, что он способен проявить к нему отеческую снисходительность, доброту, тогда как слабый лидер умеет только размазывать по стенке. Я заметил, что акт снисходительного прощения намного эффективнее акта наказания. Ведь слабый всегда стремится самоутвердиться за счёт строгости, агрессивности. А сильный, наоборот, укрепляет тех, кого воспитывает, личным примером любви и доброты. Мы выпускаем не «шестёрок» и болванов, но личностей, которые со временем станут лидерами своего коллектива – регентами.

 

 

Беседовала Юлия Гащенко