Евгений Климанов: «Если ты себе хоть раз позволишь фальшь, она может стать привычкой»

ФИО: Климанов Евгений Олегович
Должность, регалии: актёр Ростовского театра драмы имени Максима Горького; педагог театральной студии «Мастер-класс»
Специализация: театральное искусство
Жизненное кредо: «Честно делать своё дело».

«У нас перед каждым спектаклем раньше проходили танцевальные разминки. Основная масса актёров танцевала, как следует, а один актёр делал всё вполноги, лишь схематично проходя танец и показывая, что он его помнит. И однажды на спектакле этот актёр так и станцевал. Надо было видеть его лицо! Он был испуган. Он понял, что произошло страшное - сработала психофизика. Как только ты впускаешь халтуру, она в тебя въедается», - отмечает актёр Ростовского театра драмы имени Максима Горького; педагог театральной студии «Мастер-класс» Евгений Климанов. О заводском соседстве и бронхиальной астме, о рекордах по чтению детских книг и о недостижимости спортивных рекордов; о мечте стать министром культуры и о школьной КВН; о новочеркасском военкомате и о целевом курсе при театре имени Комиссаржевской; о боевом крещении на подмостках театральной сцены и о мощной закалке в 90 годы; о театре и кино, о ролях, которые растут вместе с актёром; о тотальном увлечении историей и архитектурой; о темпераменте и эмоциях – об этом и многом другом – в нашем материале.

- Какие ассоциации и воспоминания возникают у Вас при слове «детство»?

- Разные. Всякое бывало в детстве. К сожалению, я был достаточно болезненным ребёнком: мы жили рядом с заводом, из-за этого я заработал бронхиальную астму и множественную аллергию. Врачи долго не могли понять, что же со мной происходит, и только ростовские доктора определили, что это – бронхиальная астма.

Часто приходилось находиться на больничном. Но это зародило во мне страсть к чтению. Читал я очень много. В третьем классе мне даже вручили грамоту от детской библиотеки за то, что за год я прочёл 280 книг.

Ближе к седьмому классу ситуация со здоровьем начала выравниваться, и я с радостью погрузился в атмосферу школы, у меня появилось много друзей, новых интересов. Мне очень хотелось заниматься спортом, я пытался ходить на борьбу, но, когда дело доходило до медицинского обследования, где выяснялось, что у меня бронхиальная астма, меня сразу просили покинуть секцию. И так бывало всякий раз. Да это и объяснимо, ведь раньше требования в спортивных секциях были гораздо строже нынешних. Но любовь к спорту, надо сказать, осталась и по сей день: уже несколько лет я под чутким руководством тренера активно занимаюсь плаванием.

Ещё одно из воспоминаний юношеской поры: вечерами мы собирались компанией и пели песни группы «Чайф». Как представлю эту картину: 20 человек сидят поздно вечером перед подъездом на лавочке и горланят на всю улицу - бедные соседи!

- Кем Вы мечтали стать?

- Мы с моим лучшим другом, который ныне живёт в Москве, мечтали, что он станет Президентом России, а я – министром культуры. Хотели изменить страну к лучшему.

Мы с ним до сих пор дружим, ездим друг к другу в гости. А с карьерой в высоких чиновничьих постах так и не сложилось.

- А как складывался Ваш путь от мечтаний к реальности?

- Складывался он немного странно: в 90-е годы я очень полюбил кино, захотел стать артистом, но мне почему-то казалось, что сначала нужно стать историком, сделать какое-то великое археологическое открытие, тогда появятся возможности поехать в Голливуд и стать артистом. План действий я себе представлял именно таким.

Но в 11 классе я вдруг осознал, что существуют театральные вузы, и что действовать нужно совершенно иначе.

Стоит отметить, что в школе у нас был очень развит КВН, мы активно выступали и побеждали, я был заводилой, так что выступления на сцене были для меня вполне привычны. Но жизнь шла своим чередом, и подошёл призывной возраст.

В Новочеркасском военкомате я проходил медкомиссию, и психолог спросила, как же я планирую свою жизнь дальше с бронхиальной астмой? Я ответил, что хочу стать артистом. Она мне слёту сказала, что как раз сейчас набирают целевой курс при театре имени Комиссаржевской. Я прямо из военкомата пошёл туда вместе со своим товарищем.

Нас принял художественный руководитель театра. На тот момент я не выговаривал звук «Р». Педагог по речи меня прослушала и сказала, что это возможно исправить, и чтобы я приходил через год, если со звуками будет всё в порядке.

Я пошёл и записался в детскую поликлинику к логопеду, куда потом ходил вместе с маленькими детками. Весело было.

- Как родители и друзья отреагировали на то, что Вы собираетесь стать артистом?

- Мой незабвенный отец ушёл от нас в другую семью, поэтому его мнение не имело большого значения для меня, а мама всегда с пониманием относилась к моим увлечениям, вместе со мной ездила по институтам, помогала определиться.

Друзья тоже отнеслись с пониманием. Все мы верили, что каждый в своём обязательно чего-то достигнем, и жизнь изменится к лучшему. Класс у нас был очень дружным, я искренне благодарен школе за 10-11 класс: мы с ребятами очень сплотились, и классный руководитель была замечательной, так что школа стала любимым местом. Мы с одноклассниками до сих пор поддерживаем отношения.

- В поликлинику отходили, звук «Р» поставили… Что было дальше? Поступили в театральный легко?

- Тогда мне казалось, что всё легко. Но сейчас я понимаю, что процесс учёбы в театральном был очень сложным.

Каждое утро, как в поэме Некрасова «Кому на Руси жить хорошо», начиналось с посещения администрации мэра города с просьбой выплатить стипендии, зарплаты. Мэр говорил, что очень нас понимает, потому что на последние деньги сейчас купил себе булку хлеба. Мы мило беседовали, относились с пониманием к проблемам друг друга. Расходились и работали до поздней ночи.

С первого курса мы участвовали в спектаклях театра Комиссаржевской. Это время было настоящим «боевым крещением»: то отопления по полгода в театре не было, и нам приходилось работать при +2; то театр пытались закрыть. Закалка хорошая. Могу сказать, что молодым актёрам, которые приходят в театр из института и не имеют такого опыта, гораздо тяжелее. А мы уже с первого курса узнали много важных нюансов. Мы на себе узнали, что такое массовка, и сколько она может длиться.

Представляете, как тяжело студентам, которые ничего этого не знают, которые в институте были «звёздами», а потом пришли в театр и попали в массовку? А мы сразу получили хорошую школу мужества, за что я благодарен мастеру нашего курса. С одной стороны, он был диктатором, но, с другой стороны, очень многому нас научил, привил дисциплину. А это, пожалуй, одно из важнейших качеств для нашей профессии.

- Вы очень активно влились в профессию. А были ли неожиданности, которые Вас смутили? Ожидания совпали с реальностью?

- Мы так хотели работать, что не замечали трудностей. А работы было очень много. День начинался в 8 утра и заканчивался в полночь. Я приезжал домой и ещё пытался что-то повторить или выучить, а потом просто падал без сил.

Разочарование было скорее общего характера – от того, что происходило в рухнувшей стране, потому что всем было тяжело: в нашем городе Новочеркасске перестали работать заводы, родителям не платили зарплату. Все старались выживать, как могли. Лично нас очень выручал огород.

- Переход из Новочеркасского театра им. Комиссаржевской в Ростовский театр драмы им. Горького был болезненным для Вас или радостным?

- Нам в Новочеркасском театре внушали, будто за пределами этого театра жизни нет. Все, кто уходил из Новочеркасского театра, для его руководителя просто погибали.

Я вообще не представляю, как мы с супругой (актрисой Еленой Климановой – прим. ред.) решились на этот шаг. Для нас самих это была загадка. Я помню, что, когда нас пригласил на встречу художественный руководитель театра им. Горького Николай Евгеньевич Сорокин, мы с супругой твёрдо решили, что никуда из Новочеркасска не поедем, будем работать лишь там. А Николай Евгеньевич как раз искал актёров нашего возраста, мы ему очень приглянулись. Настолько, что он вцепился в нас «мёртвой хваткой». Мы растерялись, даже были немного напуганы его настойчивостью. Николай Евгеньевич не отступал и позвонил художественному руководителю Новочеркасского театра, сказав, что забирает нас. В театре был грандиозный скандал, всё было очень болезненно. Буквально за несколько дней мы оказались в Ростове, для нас все это прошло почти в бессознательном состоянии.

Но, с другой стороны, в Новочеркасске мы знали только жёсткий диктат, а здесь всё было совсем по-другому: Николай Евгеньевич был для своих артистов настоящим отцом, прощал даже те вещи, которые, возможно, не стоило прощать. Это была совсем другая сторона жизни для нас, мы были очень довольны.

В Новочеркасске было выживание. Я до сих пор с большой благодарностью смотрю на маленькие муниципальные театры, потому что они делают очень благородное дело. Это в нашем большом театре мы можем себе позволить, например, отменить спектакль, если пришло совсем немного зрителей (такое иногда случалось на гастролях). А в Новочеркасске мы играли даже для восьми человек в зале. Это тоже мощная закалка. Кроме всего прочего были и постоянные поездки по детским садам: каждый день выезд со сказкой в детский сад! Если сейчас я играю порядка двадцати спектаклей в месяц, то там я играл 42-45 спектаклей, бывало по 3-4 спектакля в день. Но в Новочеркасске нельзя было по-другому, поскольку театр должен был зарабатывать. А ведь помимо спектаклей мы ещё и учились, репетировали – нагрузки были колоссальные! Эта школа выживания очень много нам дала.

- А в ростовском театре Вы начали с массовок или сразу с главных ролей?

- Массовок не было. Сначала были вводы, поскольку как раз в то время из театра ушли несколько актёров. Так что я вводился сразу на большие роли – вместо ушедших актёров. А спустя полгода уже начались новые роли, которые были моими.

Мы же к тому моменту уже не были начинающими артистами, а в театре класс артистов от 30 до 50 лет – наиболее востребован. Мужчин-актёров вообще мало, особенно в возрасте 40-50 лет: сказался «провал» после 91 года, когда мало мужчин шли в нашу профессию.

Так что, у нас с супругой всё сразу пошло очень активно.

- Вы сыграли множество ролей. А существует та роль, о которой Вы до сих пор мечтаете?

- Честно говоря, об этом сложно рассуждать, потому что я могу мечтать о какой-то роли, а она у меня может не получиться. Мне кажется, что я её сыграю, а по факту может ничего не выйти.

Думаю, гораздо важнее работать с интересным режиссёром, который поможет актёру раскрыться. Наша профессия – это ежедневное познание чего-то нового, познание самого себя. Вот это важно. А роль… Если это хороший режиссёр, если это интересная работа, то неважно, какой именно будет роль.

- А существует, хотя бы гипотетически, роль, от которой Вы бы наотрез отказались?

- Сложно сказать. Пока такого не предлагали.

Наверное, я бы не согласился на работу, связанную с «халтурой». Были сериалы, от которых я отказывался. Просто потому, что, кроме денег это мне ничего не давало. Деньги «проедятся», а дальше-то что?..

- Какие спектакли Вам играть легче: взрослые или детские?

- Детские, конечно, играть тяжелее! Это такой требовательный зритель. Дети очень чуткие – остро чувствуют обман.

Сказки, на самом деле, очень хорошая школа. Я счастлив, что в прошлом у нас было столько сказок. Детская аудитория научила тому, что халтурить нельзя.

- А каких персонажей сложнее/интереснее играть: положительных или отрицательных?

- Мне кажется, одинаково. Просто, если режиссёром всё плохо простроено, то неважно, какой персонаж – играть тяжело.

Недавно смотрел интервью кинорежиссёра, сценариста, продюсера Сергея Урсуляка, который справедливо отметил, что чем выше артист, тем больше ему нужен режиссёр. Большая проблема современного театра – это редкие встречи с хорошими режиссёрами. Непонимание сути.

Самая страшная беда театра – это цинизм. Ещё Раневская говорила о том, что «трепет уходит из театра». И способствуют этому, в частности, социальные сети, которые сделали любого артиста доступным для публики: все зрители в курсе, как актёр отдыхает, чем увлекается, как проводит досуг. Мне кажется, это лишнее.

- Именно поэтому Вас нет ни в каких социальных сетях?

- Да. Это принципиальная позиция. Хотя я понимаю, что есть какие-то увлечения, которые так же интересны другим людям, а найти единомышленников порой можно только через определённые группы в Интернете. Но всё же я пока стараюсь обходиться без социальных сетей.

- Случаются ли моменты, когда Вы недовольны своей работой на сцене?

- Постоянно недоволен! Это же кино, как консервная банка: сняли, смонтировали и уже ничего изменить невозможно. А театр – это постоянная возможность изменить ситуацию: сегодня ты сыграл так, а завтра можешь сыграть иначе, лучше.

Плохо, когда актёр останавливается – играет пять лет одинаково, и никакого развития не происходит. Роль должна развиваться вместе с актёром.

- Сложнее играть в тех случаях, когда знаешь, что в зрительном зале присутствуют родные, близкие, друзья?

- Честно говоря, я об этом не думаю.

- А когда в зрительном зале находится супруга, Вам сложнее или легче?

- На моей памяти такое бывало всего несколько раз, поскольку мы с ней часто заняты в совместных проектах.

Но, честно говоря, больше я переживаю, когда она играет со мной на одной сцене: за неё я волнуюсь больше, чем за себя, потому что знаю всё изнутри, какие пути ведут к той или иной роли.

- А в партнёрском плане: легко ли играть в одних спектаклях с супругой?

- Играть легко, а вот репетировать порой непросто. Мы же друг друга хорошо знаем, поэтому порой позволяем себе, как близким людям, что-то лишнее. Особенно я, как очень эмоциональный и вспыльчивый человек, мог бы быть с ней чуть-чуть деликатнее и тактичнее, но я порой могу не сдержаться. Если передо мной чужой человек, просто коллега, то я несколько раз подумаю, прежде чем сказать, а в случае с супругой – я могу сказать, а потом пожалеть, что сказал несдержанно. Близким ведь всегда больше достаётся.

Это моя проблема – сложно порой сдерживать свои эмоции. Лучше бы научиться промолчать, чем потом ходить просить прощения у многих. Но темперамент порой зашкаливает, ничего не могу с собой поделать.

- Однажды я увидела Вас после окончания спектакля на Малой сцене, продвигающимся в потоке зрителей к выходу. Каково это: отыграть спектакль, получить бурные овации, затем после закрытия занавеса направиться к выходу вместе со зрителями, и остаться практически незамеченным?

- Мне, наоборот, от этого хорошо, я стараюсь «проскочить» незамеченным.

Дело в том, что у нас не очень удобно построен служебный выход из Малого зала: нужно долго идти через весь театр, попасть на женскую половину, потом ещё идти и идти. Это занимает большое количество времени. Поэтому мы с коллегой обычно незаметно проскакиваем к выходу вместе со зрителями.

Когда люди меня не замечают, мне даже проще. Тем более, что не все спектакли я считаю удачными, не всеми сценариями я доволен. Но когда люди всё же меня узнают, подходят, то я всегда пообщаюсь сколько нужно, отвечу на все вопросы, если надо – сфотографируюсь, дам автограф. Я отношусь ко всему этому очень спокойно, как к неотъемлемой части своей профессии. Это данность, которую нужно просто принимать.

Бывали и курьёзы, когда, например, я примерял джинсы в магазине, а продавщица вдруг восторженно: «Да это же Вы играли в «Люксе»!» Сразу стало как-то неудобно продолжать примерку джинсов…

А на приёме врачей моя профессия, наоборот, помогает. Бывало, когда врач, принимая меня в общем потоке пациентов, вдруг фокусировал взгляд на моём лице и спрашивал: «Вы не в театре, случайно, работаете?» И после утвердительного ответа приём проходил с особой внимательностью к моему здоровью.

- Если бы Вы не стали актёром, то какую профессию избрали бы?

- Думаю, что я бы стал историком. Страсть к книгам сохранилась. Когда мы едем на гастроли в Москву или Санкт-Петербург, я везу оттуда десятки книг. Даже трения с супругой бывают по этому поводу, поскольку ставить книги уже некуда. Но это не просто какая-то макулатура: я стараюсь покупать издания Российской академии наук, серьёзные труды.

Я вообще очень увлекающийся человек. Но история проходит лейтмотивом через всю мою жизнь. Одно время у меня было тотальное увлечение архитектурой, я собирал огромное количество книг на эту тему, специально летал в Питер, обходил пешком весь город вдоль и поперёк.

Сейчас у меня появилось новое увлечение: я собираю советские наручные часы. А ещё я страшный киноман, в моей домашней коллекции – более 10 тысяч фильмов! И вся эта фильмотека просмотрена. Про кино я могу говорить бесконечно долго.

- Чего, по Вашему мнению, не должен себе позволять настоящий актёр?

- Он не должен халтурить, но честно делать своё дело. У нас такая профессия, что, если ты себе хоть раз позволишь фальшь, она может стать привычкой.

В качестве примера хочу привести один случай: у нас перед каждым спектаклем раньше проходили танцевальные разминки. Основная масса актёров танцевала, как следует, а один актёр делал всё вполноги, лишь схематично проходя танец и показывая, что он его помнит. И однажды на спектакле этот актёр так и станцевал. Надо было видеть его лицо! Он был испуган. Он понял, что произошло страшное - сработала психофизика.

Человеческий организм так устроен, что всегда стремится облегчить усилия. Это в нашей профессии самое страшное: как только ты впускаешь халтуру, она в тебя въедается. Один раз позволишь, на второй раз психофизика скажет тебе не напрягаться. Эта коррозия начинает пожирать актёра изнутри, и побороть её крайне сложно.