Константин Демидов: «Если берёшь Шекспира, то и ставь Шекспира, не ставь себя!»

ФИО: Демидов Константин Николаевич
Должность, регалии: режиссёр-постановщик, член гильдии режиссёров России, актёр театра и кино, сценарист
Специализация: режиссура
Жизненное кредо: «Что вверху, то и внизу».

«Весь смысл в том, чтобы говорить со зрителем от сердца к сердцу. Не важно, какую пьесу ты берёшь: современную драматургию или классику Шекспира. Но если берёшь Шекспира, то и ставь Шекспира, не ставь себя! А то получается сплошное «Я» и немножечко Шекспира. Мол, не нравится мне, что классик думал о мире, поэтому я порежу его на кусочки, а в остальном вставлю себя. Но по факту ведь получается ровно наоборот: ты ничего не понял о Шекспире. Взял этот драгоценный камень, этот изумруд, отсёк всю красоту, сделал из него маленький камешек – не факт, что красивый! – и пытаешься его продать», - рассуждает режиссёр-постановщик, член гильдии режиссёров России, актёр театра и кино, сценарист Константин Николаевич Демидов. О том, каким был путь от краснодеревщика к режиссёру, каково это быть «слишком молодым главным режиссёром», какой должна быть идеальная школа, как организовать процесс обучения, чтобы «космос» человека раскрылся – об этом и многом другом – в нашем материале.

- В 2003 году Вы на несколько лет стали рекламным лицом компании МТС: исполняли роль тренера и качка Вадика. Эта роль в рекламе дала Вам больше плюсов или минусов?

- Я никак не культивировал в себе «звёздность». Смешно было узнать потом, что объявлялись некие люди, которые ходили по телеканалам и выдавали себя за того самого Вадика. Им настолько хотелось популярности, хотелось стать этим не очень умным человеком – а персонаж Вадик явно не отличается большим интеллектом. Интересно, что некоторые полагали, что я и в жизни буду Вадиком. Честно говоря, от этой роли я ничего не потерял и не приобрёл.

Да, меня порой узнавали на улицах, просили сфотографироваться. Я исполнял эту просьбу, благодарил и быстренько ретировался. Обижать людей я не хотел, но особой радости от узнаваемости не испытывал.

- Кого в Вас больше: актёра, сценариста, режиссёра?

- Я не разграничиваю это. Просто знаю о себе, что я – потоковое существо. Если надо написать сценарий, и я чувствую, КАК это надо сделать – пишу. Надо сыграть – сыграю. Это мои сущности, которые периодически берут главенство, берут на себя большую часть ответственности и реализуют задачу.

Например, я оформил несколько спектаклей, как художник, хотя «корочки» сценографа у меня нет. Но в тех театрах, где мне позволяли, я это делал и, надеюсь, делал достойно. До сих пор ипостась сценографа во мне спит. И мне всё равно, есть у меня этот диплом или нет.

Так же, как я снимался в кино без диплома артиста, у меня только режиссёрское образование. Но при обучении режиссуре мы, конечно же, изучали актёрское мастерство.

- С детства любили режиссировать?

- В детстве у меня была жажда путешествий и приключений, и я, почему-то, связал это с профессией разведчика. Ездить по разным странам, оставаться неузнанным, говорить на разных языках…

- Но при этом стали… краснодеревщиком!

- Да. Просто я долгое время находился в состоянии подростка. Я не чувствовал, например, что мне уже 20, ощущал себя мальчишкой. И не задумывался о том, что нужно идти учиться чему-то.

Родители, в отличие от меня, всё понимали и поэтому периодически подбрасывали мне идеи. Однажды папа нашёл объявление о том, что идёт набор в группу резчиков-краснодеревщиков. Первая моя реакция была: «Зачем мне это нужно?!». Папа сумел убедить меня всего одной фразой: «А ты в курсе, что Виктор Цой был краснодеревщиком?». Мой ответ был незамедлительным: «Тогда, конечно, пойду!».

Папа у меня был очень крутой! Как только мои проблемы становились, на мой взгляд, неразрешимой дилеммой, или если я вдруг собирался совершить нечто непоправимое, отец умел одной фразой повернуть моё представление о предмете или ситуации. Мудрец великий! При том, что он был офицером – лётчиком-испытателем.

- Никогда не хотели пойти по стопам отца и стать лётчиком?

- Нет. Я видел, как часто отца нет дома, как он постоянно пропадает на аэродроме. Возможно, ему было там интересно и хорошо, но у меня было ощущение обворованности в плане отцовского внимания. Я не хотел в будущем себя с этим ассоциировать.

- Каким был путь от краснодеревщика к режиссёру?

- Отучился я на краснодеревщика и снова впал в инфантилизм. Как в школе: отучился и забыл.

- А в школе учились плохо?

- Оценки мои были невысокими, но отнюдь не потому, что были проблемы с головой, а просто мне категорически не нравился весь этот процесс. Он и сейчас мне не нравится. Чем старше становлюсь, тем больше убеждаюсь в несовершенстве современного школьного образования. Оно не соответствует реальности. Человек может знать гораздо больше, гораздо больше делать для планеты, если перестанет сидеть, как раб на галерах, и запихивать в голову совершенно ненужные знания. Они только отбирают истинное понимание мира.

- А какой, на Ваш взгляд, должна быть идеальная школа?

- Разностороннее изучение мира, Вселенной, и понимание простой вещи: «Что вверху, то и внизу» (Гермес Трисмегист). В это знание необходимо проникнуть, но не через учебники, не через штудирование. Точнее, и через это тоже, но только по мере надобности.

С детства нужно с детьми общаться и спрашивать, чего они хотят? Они будут, скорее всего, хотеть играть и кувыркаться, и в этом-то и задача педагога, хотя, нет – преподавателя («педагог» в переводе с древнегреческого – «человек с палкой») - направлять эту стихию маленького ребёнка в нужное русло.

Каждый человек, даже самый маленький – целая Вселенная. Мы все состоим из атомов и молекул, точно так же, как Солнечная система – что вверху, то и внизу. Если мы этому обучимся, то алгебра и геометрия будут поняты автоматически, не нужно будет часами сидеть и зубрить. Но человечеству только предстоит это понять – КАК этот процесс обучения человека нужно организовать грамотно, чтобы не было никаких побочных эффектов.

Школа Михаила Щетинина примерно этим и занималась, но государство изжило это направление из своего пространства. И этот великий человек, к сожалению, довольно быстро умер. Хотя дети от него получали именно необходимые знания.

- Вы считаете, что та самая «палка» совсем не нужна?

- Да. Нужно самому преподавателю понять ту самую простую истину – «что вверху, то и внизу», а затем так грамотно направлять маленького человека, чтобы человек сам научился отличать – что такое хорошо, а что такое плохо. Ибо кроха сын давно к отцу не приходил…

Сейчас мы имеем огромные груды мусора, плавающие острова пластика в океане – всё это – результат неправильного понимания мироздания, и человек сам в этом виноват, потому что поверил тем, кто его обманул, кто ведёт нашу планету в направлении гибели. Как только мы начнём искать правильные знания, этот «танк» развернётся в противоположном направлении, но уже не будет стрелять, а превратится в нечто прекрасное.

- А режиссёру возможно обойтись без «палки»?

- Когда я обучался на режиссёрском факультете, мастера нам говорили: «Режиссёр – восьмиликое существо: начиная от мамки-няньки и заканчивая личным психологом». Сначала для меня эта фраза была только умозрительной, но когда я начал практиковать, понял, что ипостасей у режиссёра значительно больше.

Есть режиссёры, которые добиваются задуманного криком и унижениями. Мне это не интересно. Мне важнее договориться с каждым актёром, да хоть на птичьем языке, и дальше разрабатывать стратегию достижения общей цели – выпуска спектакля. С каждым конкретным материалом методы разные.

- Когда Вы поняли, что Вам это нужно, что под силу? Когда почувствовали интерес к режиссуре?

- Процесс был постепенным. Заинтересовался профессией я в Рязанском институте культуры, куда поступил и в итоге ходил из-под палки. Папа предложил попробовать после резки и выжигания по дереву новое творческое направление, я и согласился, раз в предыдущий раз получилось, и папа угадал.

В институте я однажды поймал себя на мысли, что всё то, что тут происходит, мне не нравится, но я как будто понял, КАК это можно переформатировать. Те мои мысли были похожи на то, что сейчас делают современные режиссёры: берут материал классика, выворачивают его наизнанку, режут на куски, потом их слепляют, как им заблагорассудится – где-то «Моментом», где-то ПВА. Но зато высказался, угомонил или, скорее, выплеснул в зрительный зал свои комплексы.

А весь смысл в том, чтобы говорить со зрителем от сердца к сердцу. Не важно, какую пьесу ты берёшь: современную драматургию или классику Шекспира. Но если берёшь Шекспира, то и ставь Шекспира, не ставь себя! А то получается сплошное «Я» и немножечко Шекспира. Мол, не нравится мне, что классик думал о мире, поэтому я порежу его на кусочки, а в остальном вставлю себя. Но по факту ведь получается ровно наоборот: ты ничего не понял о Шекспире. Взял этот драгоценный камень, этот изумруд, отсёк всю красоту, сделал из него маленький камешек – не факт, что красивый! – и пытаешься его продать. А вот эти отколотые ошмётки оказались ненужными, хотя они гораздо большего размера, чем то, что слепили.

- Удалось ли Вам, находясь на посту главного режиссёра Краснодарского молодёжного драматического театра, огранить настоящий изумруд?

- Нет, конечно! За такое время сложно что-то успеть сделать. Я же всего 2 года находился на этом посту.

- Что на этом поприще было для Вас самым радостным и самым сложным?

- Возникала радость сотворчества с артистами, созидание, придумывание. Некоторые артисты открылись в новых ипостасях. Я всегда радуюсь, когда артист, который мог только так, вдруг понимает, что может и так, и вот так. Коллеги, начальство, видя это, очень удивляются.

А из сложностей вспоминается первый этап притирки, когда для большей части труппы я был слишком молодым главным режиссёром. Обычно ведь на этот пост ставят более маститых людей. Моё утверждение – это и для меня самого поворот довольно любопытный. Я за него, безусловно, благодарен и дирекции театра, и Министерству культуры Краснодарского края – за доверие.

За время пребывания на этом посту, во мне проходили внутренние процессы, в связи с которыми мне в итоге стало просто необходимо выйти на территорию собственной свободы. Если бы со мной этого не случилось, я бы, скорее всего, и по сей день возглавлял театр, и процесс «огранки» продолжался бы.

Я по сути своей не откалыватель, я бы шлифовал, чтобы неогранённый камень приобретал форму, чтобы он смог засверкать в какой-то момент. Я не режиссёр-разрушитель. Все камни уже давно разбросаны, пришло время их собирать.

- Каким спектаклем Вы дорожите больше всего?

- Это как спросить у мамы: кого из своих детей она любит больше? Невозможно ответить. Спектакли – это мои детища, я все люблю, каждый по-своему, у каждого из них свой характер. А характер спектакля складывается из характеров персонажей, характеров актёров, которые их демонстрируют.

Представляете: я со своим «космосом» прихожу с пьесой на репетицию и встречаюсь ещё с двенадцатью «космосами». Рассказываю им своё «космическое» видение этой пьесы, и каждый понимает его по-своему. Это по Wi-Fi можно картинку перекинуть, а из «космоса» одного человека перекинуть картинку, представления другому человеку пока что технически невозможно.

Актёры начинают вынашивать то своё, что они поняли из моего. Дальше оно уточняется. А кто-то совсем с моим «космосом» не согласен и пытается демонстрировать СВОЁ «космическое» понимание этой пьесы. А пьеса ещё сама по себе – «космос»! В итоге всё это начинает невообразимым образом перекликаться и из пространства текста оживать в устах персонажа. Да ожить должно так, чтобы зрители уже не замечали самого текста, а верили в происходящее, и от этого увиденного должно происходить что-то уже в их внутренних «космосах». Зрители должны выходить из театра наполненными какой-то тайной, которая происходила на сцене. А мимо проходят «космосы», которые эту тайну ещё не постигли…

Артисту нужно превратиться в другого человека. Он может, конечно, играть себя, но тогда артист никак не развивается, не изменяется. Великие мастера нас учили: в театре может быть всё, кроме тебя. Актёр должен слиться со своим персонажем и со зрителями, и тогда родится что-то третье. «Только от встречи актёра с персонажем его ждут великие открытия о самом себе», - говорят маститые деятели искусства.

- Каково это: пуститься в свободное актёрско-режиссёрское плавание в том самом городе, где был главным режиссёром драматического театра? Возможно, были препятствия?

- Препятствовать сейчас могут разве что карантин и самоизоляция. Если всё это продолжится, и люди побегут спасаться от пандемии в деревню, мне придётся отправиться туда же и овладеть профессией столяра, помогать людям строить избы, организовывая посёлок, в котором затем мне помогут построить театр и возобновить свою культурную деятельность.

Надеюсь, что не придётся прибегать к таким крайним мерам. И что скоро вся эта ситуация закончится.

- Чем Вы сейчас занимаетесь?

- Работаю в Краснодарском театре «Мой» по приглашению художественного руководителя театра Станислава Слободянюка. Набрал один курс, в ноябре будет набор на второй.

Параллельно я сделал читку пьесы великолепного американского драматурга Дона Нигро «Европа после дождя». А недавно у нас была премьера поэтического вечера, посвящённого 140-летию поэтов Серебряного века Саши Чёрного и Андрея Белого.

- Что Вам больше по сердцу: театр или кино?

- Это сложный для меня вопрос, потому что мне нравится заниматься и тем, и другим. Но пока жизнь выталкивает меня именно в пространство театра. Я философски к этому отношусь: если сейчас нужно так, значит, так. Возможно, в пространстве театра я принесу гораздо больше пользы этому миру. А, возможно, наступит время, когда я начну больше приносить пользы, снимая фильмы. Мне интересно всё. Просто я не тот человек, который ломится в закрытую дверь.

Настало время, когда мне сказали: «Делай, что хочешь». Так, возник театр «Мой». Захотим там кино снять, значит, будет в театре ещё и кино. Но это должно возникнуть в моменте. Мне кажется, это самое классное: когда не сидишь и не высасываешь что-то из пальца, а оно само рождается, и все говорят «да». Органично и актуально.

У меня было несколько моментов в жизни, когда я действовал именно от головы. В итоге почти все эти спектакли «застревали». Значит, не надо. Может, всё это было для того, чтобы и я, как режиссёр, и актёры что-то получили в момент репетиций, поняли что-то новое или важное. А дальше – не нужно, не для того были собраны.

Так и с Краснодарским театром драмы: в нём я сделал то, что должен был. Хотя мне казалось, что я там навсегда. Но подспудно я изначально чувствовал, что пробуду на посту главного режиссёра столько, сколько нужно для меня и театра. В итоге всё произошло органично для всех. «Зубодробительный» опыт карантина показал мне чётко, чего я не хочу делать. Так, я отказался от некоторых предложений.

Сейчас оглядываюсь и понимаю, что всё было так, что лучше и не придумаешь. Кроме пользы – ничего! Я вообще смотрю на вещи не с вопросом «За что?», а с вопросом: «Для чего?». Сразу мир воспринимаешь иначе.

- Роль Вашей мечты или спектакль мечты?

- Я точно могу сказать, что мечтаю и жду не роль и не спектакль, а встречу с такими драматургами, как Чехов и Шекспир. Этого ещё не случилось, но у меня есть ощущение, что я их чувствую так, как ещё пока никто не реализовал. Столько «чеховых» и «шекспиров» поставлено на Земле!.. Но меня не покидает ощущение, что я могу людям через них сказать что-то важное.

Надеюсь, что верными шагами подбираюсь к этой мечте, и хочется верить, что 2021 год подарит мне долгожданную встречу.